Неточные совпадения
«После того, что произошло, я не могу более оставаться в вашем доме. Я уезжаю и беру
с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю,
с кем из
родителей должен быть сын; но я беру его
с собой, потому что без него я не могу
жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
— Я думаю: хорошо моим
родителям жить на свете! Отец в шестьдесят лет хлопочет, толкует о «паллиативных» средствах, лечит людей, великодушничает
с крестьянами — кутит, одним словом; и матери моей хорошо: день ее до того напичкан всякими занятиями, ахами да охами, что ей и опомниться некогда; а я…
Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где
жили родители Базарова. Рядом
с нею, в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой избы стояли два мужика в шапках и бранились. «Большая ты свинья, — говорил один другому, — а хуже малого поросенка». — «А твоя жена — колдунья», — возражал другой.
В доме какая радость и мир
жили! Чего там не было? Комнатки маленькие, но уютные,
с старинной, взятой из большого дома мебелью дедов, дядей, и
с улыбавшимися портретами отца и матери Райского, и также
родителей двух оставшихся на руках у Бережковой девочек-малюток.
Полно!
Живи себе! Да помни и об нас,
Родителях названых! Мы не хуже
Соседей бы
пожить умели. Дай-ко
Мошну набить потолще, так увидишь:
Такую-то взбодрю
с рогами кику,
Что только ах, да прочь поди.
В другом
жили барышни
с своими
родителями, третий стоял пустой.
Тут все в войне: жена
с мужем — за его самовольство, муж
с женой — за ее непослушание или неугождение;
родители с детьми — за то, что дети хотят
жить своим умом; дети
с родителями — за то, что им не дают
жить своим умом; хозяева
с приказчиками, начальники
с подчиненными воюют за то, что одни хотят все подавить своим самодурством, а другие не находят простора для самых законных своих стремлений; деловые люди воюют из-за того, чтобы другой не перебил у них барышей их деятельности, всегда рассчитанной на эксплуатацию других; праздные шатуны бьются, чтобы не ускользнули от них те люди, трудами которых они задаром кормятся, щеголяют и богатеют.
Марья Дмитриевна (в девицах Пестова) еще в детстве лишилась
родителей, провела несколько лет в Москве, в институте, и, вернувшись оттуда,
жила в пятидесяти верстах от О…, в родовом своем селе Покровском,
с теткой да
с старшим братом.
— Не рассоримся, Макар, ежели, например,
с умом… — объяснял «Домнушкин солдат»
с обычною своею таинственностью. — Места двоим хватит достаточно: ты в передней избе
живи, я в задней. Родитель-то у нас запасливый старичок…
— Погоди,
родитель, будет и на нашей улице праздник, — уверял Артем. — Вот торговлишку мало-мало обмыслил, а там избушку поставлю, штобы тебя не стеснять… Ну, ты и
живи, где хошь: хоть в передней избе
с Макаром, хоть в задней
с Фролом, а то и ко мне милости просим. Найдем и тебе уголок потеплее. Нам-то
с Домной двоим не на пасынков копить. Так я говорю,
родитель?
— А за кого я в службе-то отдувался, этого тебе родитель-то не обсказывал? Весьма даже напрасно… Теперь что же, по-твоему-то, я по миру должен идти, по заугольям шататься? Нет, я к этому не подвержен… Ежели што, так пусть мир нас рассудит, а покедова я и так
с женой
поживу.
— Я тоже
родителей чтил, — продолжал он прерванную беседу, — за это меня и бог благословил. Бывало, родитель-то гневается, а я ему в ножки! Зато теперь я
с домком; своим хозяйством
живу. Всё у меня как следует; пороков за мной не состоит. Не пьяница, не тать, не прелюбодей. А вот братец у меня, так тот перед родителями-то фордыбаченьем думал взять — ан и до сих пор в кабале у купцов состоит. Курицы у него своей нет!
Вам хотелось бы, чтоб мужья
жили с женами в согласии, чтобы дети повиновались
родителям, а
родители заботились о нравственном воспитании детей, чтобы не было ни воровства, ни мошенничества, чтобы всякий считал себя вправе стоять в толпе разиня рот, не опасаясь ни за свои часы, ни за свой портмоне, чтобы, наконец, представление об отечестве было чисто, как кристалл… так, кажется?
—
Жила я таким родом до шестнадцати годков.
Родитель наш и прежде каждый год
с ярмонки в скиты езживал, так у него завсегда
с матерями дружба велась. Только по один год приезжает он из скитов уж не один, а
с Манефой Ивановной — она будто заместо экономки к нам в дом взята была. Какая она уж экономка была, этого я доложить вашему благородию не умею…
Помню я свое детство, помню и
родителя, мужа честна и праведна;
жил он лет
с семьдесят,
жил чисто, как младенец, мухи не изобидел и многая возлюбил…
— Так-с. При
родителях будете
жить?
— И как это ты
проживешь, ничего не видевши! — кручинилась она, — хотя бы у колонистов на лето папенька
с маменькой избушку наняли. И недорого, и, по крайности, ты хоть настоящую траву, настоящее деревцо увидал бы, простор узнал бы, здоровья бы себе нагулял, а то ишь ты бледный какой! Посмотрю я на тебя, — и при
родителях ровно ты сирота!
— Какое к
родителям! — отвергнул, рассмеявшись, ополченец. — Ведь видели здесь, как она в одном экипаже
с офицером-то уехала… Наконец их в Вильне кое-кто из здешних видел; они на одной квартире и
жили.
Он утвердительно говорил, что очень хорошо знал самого господина Тулузова и его
родителей, бывая в том городе, где они
проживали, и что потом встречался
с господином Тулузовым неоднократно в Москве, как
с своим старым и добрым знакомым.
— Это-с как вам угодно, а я только к тому говорю, что при жене
жить не стану, чтобы ее беречь; пусть тот же
родитель мой будет ее стражем!
Деревушка отстояла от нашей усадьбы всего в двенадцати — тринадцати верстах, но тут
жил мужик Кузьма, которого тогдашние помещики называли"министром"и
с которым мои
родители любили беседовать и советоваться.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи,
живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь
с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными
с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног,
с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики
родители, ваша жена и ваши дети умирают
с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
Потому
родитель твой, — продолжал Васильев
с каким-то злобным удовольствием, посыпая перцем свой рассказ во всем, что касалось Фомы Фомича, — потому что
родитель твой был столбовой дворянин, неведомо откуда, неведомо кто; тоже, как и ты, по господам
проживал, при милости на кухне пробавлялся.
Алексей Степанович преспокойно служил и
жил в Уфе, отстоявшей в двухстах сорока верстах от Багрова, и приезжал каждый год два раза на побывку к своим
родителям. Ничего особенного
с ним не происходило. Тихий, скромный, застенчивый, ко всем ласковый, цвел он, как маков цвет, и вдруг… помутился ясный ручеек жизни молодого деревенского дворянина.
Через несколько месяцев после отъезда Алексея Степаныча из деревни вдруг получили от него письмо, в котором он
с несвойственной ему твердостью, хотя всегда
с почтительной нежностью, объяснил своим
родителям, что любит Софью Николавну больше своей жизни, что не может
жить без нее, что надеется на ее согласие и просит родительского благословения и позволения посвататься.
Бодаев. Лет шесть тому назад, когда слух прошел, что вы приедете
жить в усадьбу, все мы здесь перепугались вашей добродетели: жены стали мириться
с мужьями, дети
с родителями; во многих домах даже стали тише разговаривать.
Настя. «Ненаглядная, говорит, моя любовь!
Родители, говорит, согласия своего не дают, чтобы я венчался
с тобой… и грозят меня навеки проклясть за любовь к тебе. Ну и должен, говорит, я от этого лишить себя жизни…» А леворверт у него — агромадный и заряжен десятью пулями… «Прощай, говорит, любезная подруга моего сердца! — решился я бесповоротно…
жить без тебя — никак не могу». И отвечала я ему: «Незабвенный друг мой… Рауль…»
–"…В каком положении находитесь… да, — и хотя я не могу никакой помощи на деле вам оказать, но усугублю хоть свои усердные ко господу богу молитвы, которые я не перестаю ему воссылать утром и вечером о вашем здравии и благоденствии; усугублю и удвою свои молитвы, да сделает вас долголетно счастливыми, а мне сподобит, что я в счастливейшие времена
поживу с вами еще сколько-нибудь на земле, побеседую
с престарелым моим
родителем и похороню во время благоприятное старые ваши косточки…»
А коли женился, так умей
жить с женой, не обманывай
родителей.
Она тоже не по уставу, а «по удостоверению своего ума» была уверена, что добрые и умные
родители непременно должны приготовлять своих детей к уменью
с достоинством
жить в счастье и в несчастье.
Все это время мои
родители,
с остальным своим семейством,
жили в Симбирском Аксакове: то есть дети
жили в Аксакове, покуда больная находилась в Чуфарове, откуда отец и мать не отлучались; когда же ее перевезли в Симбирск, то и отец мой
с семейством переехал туда же.
Переговоря
с новым директором и инспектором, Василий Петрович уведомил, что я могу теперь, если моим
родителям угодно, не вступать в казенные гимназисты, а поступить своекоштным и
жить у кого-нибудь из учителей; что есть двое отличных молодых людей...
— Слышно, будто хотите вы схоронить
родителя на своём кладбище, так ли, нет ли? Это, Пётр Ильич, нам, городу, обида будет, как будто вы не желаете знаться
с нами и в дружбе
жить не согласны, так ли, нет ли?
— До вчерашнего дня, — отвечал я, — у вас
проживала m-lle Б-а,
с которой я познакомился в доме моих
родителей и испросил у нее ее руку.
— Ну-с, итак… сказал я вам, милостивые мои государи, что у
родителя был собственный дом на Сайдашной улице. А в этой же улице, насупротив, несколько этак наискосок,
проживал товарищ моего отца, тоже из ластовых и, по выслуге, занимал место и еще тою доходнее…
— Эх, господин, ежели рассказать вам!.. Не видал я в жизни своей хорошего и теперь не вижу. Только и видел хорошего до восемнадцати лет. Ладненько тогда
жил, пока
родителей слушал. Перестал слушаться — и жизнь моя кончилась.
С самых тех пор, я так считаю, что и на свете не
живу вовсе. Так… бьюсь только понапрасну.
Бородкин. Я, истинно, Селиверст Потапыч, благодарю бога! Как остался я после
родителя семнадцати лет, всякое притеснение терпел от родных, и теперича, который капитал от тятеньки остался, я даже мог решиться всего капиталу: все это я перенес равнодушно, и когда я пришел в возраст, как должно — не токма чтобы я промотал, или там как
прожил, а сами знаете, имею, может быть, вдвое-с,
живу сам по себе, своим умом, и никому уважать не намерен.
Дети ли не почитают
родителей, жены ли
живут с мужьями неладно — все это дело вражье.
Узнав от меня, что я сын
родителей,
с которыми они некогда
жили в дружбе, что я тот самый хворенький Сережа, которого они оставили двухлетним умирающим дитятей, хозяева приняли меня, по-своему,
с радушием и ласкою.
И, задумчиво рассказав ему о том, как юноша — сын богатых и важных
родителей — ушел от них и от своего счастья, а потом вернулся к ним, нищий и оборванный,
жил на дворе у них вместе
с собаками, не говоря им до смерти своей, кто он, — Мальва тихо спросила у Якова...
Андрей. Зависимости у меня нет-с: я имею собственный капитал от бабушки и
живу совсем отдельно от
родителей; а в отношении того, что вы говорите, я принадлежу чему-то… так этого нет-с… а я буду принадлежать только той особе… кого я люблю-с!..
Андрей. Семейство хорошее, честное-с, состояние средственное, сирота,
родитель помер…
живет с маменькой… и такое мое к ней чувство!..
Агафон. Что ж не простить! Я любовь к ней имею, потому одна, а кого любишь, того и простишь.. Я и врагу прощу, я никого не сужу. Да разве я один судья-то? а Бог-то? Бог-то простит ли? Может, оттого и
с мужем-то дурно
живет, что
родителей огорчила. Ведь как знать?
Повалятся архиерею в ноги да в голос и завопят: «Как
родители жили, так и нас благословили — оставьте нас на прежнем положении…» А сами себе на уме: «Не обманешь, дескать, нас — не искусишь лестчими словами, знаем, что в старой вере ничего нет царю противного, на то у Игнатьевых и грамота есть…» И дело
с концом…
— Какие шутки! — на всю комнату крикнул Макар Тихоныч. — Никаких шуток нет. Я, матушка, слава тебе Господи, седьмой десяток правдой
живу, шутом сроду не бывал… Да что
с тобой,
с бабой, толковать —
с родителем лучше решу… Слушай, Гаврила Маркелыч, плюнь на Евграшку, меня возьми в зятья — дело-то не в пример будет ладнее. Завтра же за Марью Гавриловну дом запишу, а опричь того пятьдесят тысяч капиталу чистоганом вручу… Идет, что ли?
— Нешто ты, парень, думаешь, что наш чин не любит овчин? — добродушно улыбаясь, сказал Патап Максимыч. — Полно-ка ты. Сами-то мы каких великих боярских родов? Все одной глины горшки!.. А думалось мне на досуге душевно покалякать
с твоим
родителем… Человек, от кого ни послышишь, рассудливый,
живет по правде… Чего еще?.. Разум золота краше, правда солнца светлей!.. Об одеже стать ли тут толковать?
По краям дома пристроены светелки. Там хозяйские дочери
проживали, молодые девушки. В передней половине горница хозяина была, в задней моленная
с иконостасом в три тя́бла. Канонница
с Керженца при той моленной
жила, по
родителям «негасимую» читала. Внизу стряпущая, подклет да покои работников да работниц.
Не больно жалел он
родителя, схоронил его, ровно
с поля убрался:
живи, значит, теперь на своей воле, припеваючи.
— Есть из чего хлопотать! —
с усмешкой отозвался Алексей. — Да это, по нашему разуменью, самое нестоящее дело… Одно слово — плюнуть. Каждый человек должен родительску веру по гроб жизни сдержать. В чем, значит, родился́, того и держись. Как
родители, значит,
жили, так и нас благословили… Потому и надо
жить по родительскому благословению. Вера-то ведь не штаны. Штаны износятся, так на новы сменишь, а веру как менять?.. Нельзя!
Обычай «крутить свадьбу уходом» исстари за Волгой ведется, а держится больше оттого, что в тамошнем крестьянском быту каждая девка, живучи у
родителей, несет долю нерадостную. Девкой в семье дорожат как даровою работницей и замуж «честью» ее отдают неохотно. Надо, говорят, девке родительскую хлеб-соль отработать; заработаешь — иди куда хочешь. А срок дочерних заработков длинен: до тридцати лет и больше она повинна у отца
с матерью в работницах
жить.